О матером журнализме

В молодости на меня мощное впечатление производили встречи с «настоящими матерыми журналистами».
Первая из них произошла во время учебы на журфаке МГУ. Я тогда владел дворницкой аккурат во дворе alma mater, т.к. я был матерый дворник и по утрам подметал улицу Герцена (и гордо называл ее улицей Гендлина). А мои однокурсники частенько приводили ко мне в дворницкую своих гостей в рамках «встречи с интересными людьми». Поэтому всякой швали побывало у меня немерено. И вот на сей раз это были «матерые журналисты», откуда-то из провинции.

Оба были пьяны, присутствие салаг их не волновало, они были увлечены каким-то давно начатым разговором. Один, стуча себя в грудь, кричал: «Вася! Ты же меня знаешь! Ведь я же профессионал с большой буквы! Я же настоящий матерый журналист! Да я могу любую статью за час написать! Какую хочешь, хоть очерк, хоть проблемную – не веришь? Да прям сейчас напишу!».
Другой, разливая по стаканам, соглашался: «Да, Петя, ты профессионал. И я тебя уважаю. И я тоже профессионал, и ты это знаешь (одобрительное гудение собеседника). И я тоже могу статью забацать какую хочешь (протестующие жесты собеседника)». Ну, и дальше в том духе.

Оба сильно уважали друг друга. А уж моему почтению и трепету не было предела. Я смотрел на них и думал: блин, неужели статью – за час?! Это ж не школьное сочинение про Базарова, это ж – в газету! Это ж — на всю страну! И смогу ли я когда-нибудь так же, и тварь ли я дрожащая, и конь ли я педальный, и все такое…

Другая картинка. Однажды тоже в студенчестве отправился я знакомиться с одним матерым журналистом – что-то мне от него было нужно, то ли практика, то ли характеристика. Издание было тоже солидное и матерое, то ли «Молодой коммунист», то ли «Старый комсомолец». Но встречи не получилось. Одна редакционная дама доложила: «Нет, что вы, Лешенька сегодня не появится. Он вчера вернулся из трудной командировки, с Урала. Сегодня будет отписываться, завтра – приходить в себя».
И опять я ощутил прилив трепета и глубокого почтения. Рисовались картины: наполненная всевозможными трудностями командировка — вездеход застрял в горной реке, коррумпированные преступники мешали собирать материал, партийное руководство строило козни прогрессивному журналисту. Но он вернулся, усталый, грязный, небритый, но с полным чемоданом фактуры и чувством перевыполненного долга, и теперь всего за один день будет «отписываться», чтобы всех вывести на чистую воду. А вся редакция – за него переживать: как он там, не тяжело ли работается? Пришел ли в себя?
Вообще, по совковым законам, если не путаю, после командировки и, правда, полагался какой-то отгул. Но я не встретился с матерым журналистом и через неделю. И через две не встретился. Оказалось, в поездке героя скосило обострение профессиональной хронической болезни – запой (чему вообще-то командировки сильно способствуют). О чем сам товарищ и поведал мне со смехом, когда мы, наконец, встретились через месяц.

Еще картинка. На стажировке на Дальнем Востоке мне посчастливилось два месяца отсидеть в одном кабинете с самым матерым журналистом местной газеты. Он принял надо мной шефство. В первый же день ленивым, усталым тоном, как бы нехотя, журналист поведал мне, что ногой открывает двери во всех местных кабинетах, что вдобавок собкорит на центральную газету «Советская Россия» (была такая «савраска»), что прошел спецподготовку в «сам знаешь каких органах» и что не раз посещал Китай «с определенными деликатными поручениями».
Ну, рассказал и рассказал. Удивительно другое. Через пару-тройку лет я поехал в первую свою самую настоящую командировку. И в столице Эвенкии, поселке Тура, встретил похожего журналиста из Красноярска, который при первом же знакомстве, тем же ленивым тоном, слово в слово, повторил все то же самое – что он собкорит на «савраску», прошел спецподготовку в органах и выполнял чьи-то поручения в Китае. Правда, этот еще для убедительности добавил, что умеет одним пальцем убить человека – ударом в секретную точку.
Я терялся в догадках: то ли эти два парня в одном месте проходили спецподготовку? То ли у них в «савраске» все такие беспредельщики? То ли просто за Уралом тогда модно было работать на «савраску», проходить спецподготовку и ездить в Китай?
Потом я понял простую вещь:

«матерые журналисты» очень любят производить впечатление.

Ведь они и сами когда-то были салагами, и были полны трепета и почтения, и знают, как их воспринимают впечатлительные юноши и девушки. У меня даже родилась целая теория на этот счет, но о ней ниже, после завершающей байки.

Ну и последняя история.
После журфака меня привели знакомиться с моим первым работодателем, начальником отдела авторитетной спортивной газеты. Начальник был личность колоритная и харизматичная (уверен, такой же и остается). Крупный, грузный мужчина с громовым голосом, этакий барин, начинавший рабочий день с приготовления плова, кебабов, цыплят табака и др. на собственной плитке силами своей секретарши, пока младший состав мухой летел за дефицитным коньяком в спецмагазин. Потом весь отдел присутствовал при обеде, выпивал и слушал, как начальство самовыражается (рассказывает байки). Во время одной из таких посиделок меня и привели представляться.
Начальник окинул меня испытующим взором и страшным голосом спросил: «Хочешь работать в спортивной газете? А ты хоть спортом-то занимался когда-нибудь?». Ну да, говорю, занимался. «А ну, запрыгни с места на стол!». Я запрыгнул, едва не сломав гэдээровскую машинку «Роботрон» и обрушив тонну бумаг со стола. Шеф довольно крякнул: «Уважаю, будем работать» — типа того.
И вот я это к чему. Дело в том, что годы спустя точно такую же историю я услышал по телевизору. Был повтор старой передачи, где известный актер рассказывал байку о своей встрече с матерым режиссером (актер, понятно, еще был салагой). И режиссер заставил этого актера запрыгнуть на стол, что тот и сделал. Стало понятно, что это не актер украл у меня эту историю. Скорее, мой шеф когда-то давно услышал ее и решил взять на вооружение. Может, считал, что именно так следует знакомить юных коллег с журналистикой (а также с собой). В общем, такой способ произвести впечатление, озадачить… Оставить о себе память?

Прошло много лет, я и сам малость заматерел. Нередко ко мне приводят представляться юных корреспонденток, которые смотрят на меня с легким ужасом (которое я принимаю за трепет и почтение). Но мне отчего-то не приходит в голову заставить их запрыгнуть, допустим, на стол. Или под стол. Или в шкаф. Во-первых, стесняюсь как-то. Во-вторых, мне не удается часто не то что такой экзотики, но даже и просто заставить сдать заметку вовремя. Или вообще хотя бы сдать как-то. Наверно, еще не сильно матерый.

И вот я как-то думал, что же заставляет взрослых людей вешать молодежи лапшу на уши. Раскидывать понты, производить впечатление, сочинять мифы о себе, выступать в роли учителя-наставника-лидера – в то время как их никто об этом не просит. Вроде несерьезно как-то. То есть

сейчас таких типажей меньше, но все же то и дело попадаются в каких-нибудь пресс-турах – старые пердуны принимаются наводить дисциплину, навязывать помощь, учить жизни, грузить всякой лишней информацией о себе и об окружающем мире. И все это таким многозначительным тоном.

Так вот, моя теория. С одной стороны, логично предположить, что такой типаж «матерого журналиста» присущ людям, которые не добились успеха в профессии, да и вообще в жизни. Отсюда желание убедить всех окружающих в своей успешности и матерости.

Но при более пристальном рассмотрении кажется, что все гораздо запущеннее. Ведь журналисты чем-то похожи на актеров. И те, и другие – лучшие сочинители (и исполнители) баек, анекдотов, профессиональных историй. И те, и другие полны амбиций (часто неудовлетворенных), и те, и другие считают себя людьми творческими – положа руку на сердце, все мы творцы, бля. И самое главное – и те, и другие творцы эфемерных, нематериальных ценностей. Ведь театральный актер останется только в памяти горстки завзятых театралов. Та же история с журналистом. Его заметка (то бишь творчество) на следующий день помирает в мусорном ведре. Плоды диких усилий, страшных эксклюзивов, трудных (запойных) командировок, невероятных связей и запутанных сделок с совестью и ньюсмейкерами – все это живет часы, а то и минуты читательского внимания. Потом все это никому не нужно, и редко кем вспоминается. И вот в конце жизни (карьеры) человек спрашивает себя: ведь я же был уважаемым человеком, профессионалом, матерым журналистом, меня любили, боялись, уважали, ценили… Где все это? Где все, что я сотворил? Что от меня осталось?

От Пушкина остался Евгений Онегин, от Кошкина – танк Т-34, от Калашникова – автомат АК-47, от Королева – ракеты. А от меня что? Что же, прикажете хранить пыльные пожелтевшие вырезки, чтобы дети прочитали давно неактуальные и непонятные им сюжеты?

Вот и возникают застольные пьяные разговоры типа: «Неужели ты не помнишь тот убойный заголовок? Да это ж я его сочинил! Не ты, а я, а ты тогда еще пешком под стол ходил! А кто впервые поднял эту тему? Да за это могли голову оторвать, а я не побоялся!». Можно не продолжать, все эту байду слышали не раз.

Между прочим: а ведь тот начальник в спортивной газете меня зауважал еще больше после того, как я написал репортаж с Рабочей спартакиады. Там было свободное участие, и я записался на 10-километровый кросс. Пришел, кстати, предпоследним. Всю дистанцию прошел, между прочим. И репортаж вышел забойным.
Но это еще цветочки. Я ведь однажды еще на спор и марафонскую дистанцию пробежал. Это было на Сахалине, и я тоже должен был написать репортаж, но вдобавок еще пробежал 42 километра. Выиграл бутылку шампанского…
Заметили, да? Чуете, в какую степь повело? То-то и оно, вот и я том же. Тоже стареем понемногу… То бишь матереем.